Борис Надь: Нашим проектом политического будущего должна стать Эра Евразии
Интервью с современным сербским консервативно-революционным философом
- Как Вы открыли для себя Четвёртую политическую теорию? И как вы оцениваете её шансы на то, чтобы стать главной идеологией XXI века?
- Либерализм, несомненно, является тоталитарной идеологией. Он стремится к глобальному господству, подъем либерализма ассоциируется с американской планетарной гегемонией. Либерализм, вопреки своему имени, не предполагает какого-либо «освобождения», но напротив, означает новое порабощение, закрепощение человека, сводящего индивидуальность к беспочвенному, атомизированному индивиду, к потребляющему «экономическому животному». Это тоталитарная структура, общество планетарных кочевников, не имеющих идентичности – получившая наиболее полное воплощение в современных Соединенных Штатах или Евросоюзе, или в перспективе единого «мирового рынка». Это «Левиафан» Гоббса, где царит война всех против всех. Последствия триумфа либерализма просто катастрофические: уничтожение экологии Земли, неустойчивая экономика, истощение природных ресурсов, растущая нищета большей части человечества, жестокие войны по всему земному шару, новое рабство, неоколониализм, экономическое неравенство, которого еще не знала история.
Четвертая политическая теория – не чей-то личный, сугубо индивидуальный проект. Это целый спектр различных, иногда противоречивых, тенденций. В определенном смысле, в этом залог устойчивости 4ПТ, и здесь заложена ее подлинная сила. Схожие тенденции существовали и в Сербии; достаточно вспомнить работы Драгоша Калаича. Александр Дугин в своей книге «Четвертая Политическая теория» предлагает нам самые чистые, самые полные и наиболее точные формулировки 4ПТ. Это решающий шаг в формировании теории, и, вероятно, книга Дугина станет программной книгой для нынешнего столетия. Четвертая политическая теория может стать глобальным вызовом атлантизму, и стать преобладающей в нашем веке, но это будет зависеть от того, объединит ли 4ПТ разнообразные движения по всему миру в общую оппозицию либерально-атлантистскому Левиафану, преодолев взаимную нетерпимость – и таким образом Четвертая политическая теория раскроет заложенный в ней потенциал.
- Лео Штраус, комментируя фундаментальный труд Карла Шмитта «Понятие политического», отмечает, что при всей содержащейся в нём радикальной критике либерализма, Шмитт не доводит её до конца, поскольку предпринятая им критика «разворачивается и остаётся в горизонте либерализма». «Его антилиберальная тенденция, - считает Штраус, - сдерживается до сих пор ещё не преодоленной «систематикой либерального мышления», которая, по признанию самого Шмитта, «несмотря на все неудачи, сегодня в Европе пока не заменена никакой другой системой». Что вы можете назвать ключом к проблеме преодоления либерального дискурса? Можете ли вы назвать таким ключом Четвёртую политическую теорию Александра Дугина, теорию, которая находится за пределами трёх главных идеологий XX века – либерализма, коммунизма и фашизма, и направлена против либеральной доктрины?
- Простая критика или отрицание никогда не дойдут до корня проблемы. Это в равной степени касается антилиберализма, антикоммунизма, и ныне очень популярного антифашизма. Напротив, мы нуждаемся в позитивных альтернативах. Исторически сложилось так, что любая критика либерализма, даже до французской революции, была оправдана, но это не смогло остановить триумфальное шествие революции, и тем более предотвратить катастрофу, которую революция вызвала во всем мире. Лео Штраус указывает на фундаментальную слабость критики либерализма Карлом Шмиттом. Оказалось, что очень важно выйти за рамки либерального дискурса, который сводит человеческие отношения исключительно к процессам производства и потребления, к простым рыночным отношениям – и не более того.
Либерализм открыто пропагандирует эгоизм и потребительство, с другой стороны, как ни парадоксально, он отрицает социальную справедливость и солидарность. И, наконец, пожалуй, самое главное: духовное и религиозное измерение не входит в очень плотные и жесткие рамки либерального дискурса. Вот почему либеральные идеалы могут быть достигнуты только посредством насилия над человеческой природой.
Александр Дугин справедливо отмечает, что все три нынешних политических теории имеют свои глубоко укоренившиеся недостатки. Другими словами, ни одной из этих теорий не удалось адекватно выразить истину человеческой природы. Тот, кто преуспеет в этом, обретет политическое будущее в мире, который будет существенно отличаться от сегодняшнего мира. Четвертая теория не адресует себя только одной политической альтернативе, одной культуре, цивилизации, религии, одной национальности, классу или типу человека. Это, на наш взгляд, призыв ко всем, кто готов бороться за свою свободу.
- Согласны ли вы с тем, что сегодня существует «две Европы»: первая Европа – либеральная (с идеей «открытого общества», прав человека, регистрации гомосексуальных браков и так далее) и вторая Европа («другая Европа») - политически ангажированная, мыслящая, интеллектуальная, духовная, рассматривающая нынешний статус-кво и доминацию либерального дискурса как настоящую катастрофу и предательство европейской традиции? Как вы оцениваете шансы «другой Европы» на победу над «первой»?
- Да, но «другая Европа» с нашей точки зрения является по-настоящему «первой» и подлинной Европой. А так называемая «первая Европа» как раз и является «другой» - либеральной, (пост) современной Европой, которую последовательно воплощает Евросоюз: Европой диктатуры «права человека», прикрывающейся фальшивой терпимостью к любым отличиям.
Это, как мы теперь видим, тоталитарная структура, основанная на подлинно тоталитарной идеологии, которая является продуктом позднего либерализма. Она не терпит разнообразия и ищет объединения и уравниловки. Ключевое слово в ее словаре: «контроль».
Сербский мыслитель Драгош Калаич в своем исследовании «Европейская идеология» показал, что так называемые «европейские ценности», о которых говорят комиссары Брюсселя, их представители и сторонники «евроатлантической интеграции», на самом деле, просто отрицание или предательство подлинно европейской традиции. Мы могли бы сказать: это настоящая смерть Европы, которая начинается с эпохи Возрождения и западного Просвещения, и заканчивается в либеральной агонии.
К сожалению, на Западе мы видим только отдельные усилия и ограниченное движение в противоположном направлении. Для того чтобы истинная Европа одолела либеральную Европу, нужно мобилизовать все оставшиеся силы, всю энергию европейского человека, но это на самом деле не предвидится. Эти силы, возможно, были исчерпаны, или, возможно, уснули под наркотическим действием иллюзорного материального благополучия. Должно быть, только катастрофа могла бы пробудить западных европейцев от этого наркоза.
- «Нет ничего более трагического, чем не знать того исторического момента, который мы переживаем в настоящее время. – Говорит Ален де Бенуа. – Это момент постмодернистской глобализации». Французский мыслитель подчеркивает актуальность вопроса о новом номосе Земли или способе установления международных отношений. Как вы полагаете, каким будет четвёртый номос? Можем ли вы согласиться с тем, что новый номос будет евразийским и многополярным (переход от универсума к плюриверсуму)?
- Номос – одно из основных понятий. Номос Земли – это ключ. Либерализм, уничтожив сложившееся в годы холодной войны разделение между Востоком и Западом (и, следовательно, разделение между Сушей и Морем в геополитическом смысле) отменил международное право и ввел в международные отношения право силы, право звериной стаи, во главе которой стоит «самая сильная собака на улице».
Четвертый Номос подразумевает конец планетарной доминации Соединенных Штатов Америки и снижение ее до статуса региональной державы, или, скорее всего нескольких региональных держав, возможно, объединенных в конфедерацию. Чтобы выжить, Америка должна переродиться.
Четвертый Номос призван быть евразийским. В отличие от «глобалистского Номоса», он должен уважать различия между человеческими существами, различия между этническими группами, культурами, цивилизациями и религиями. Это переход от универсума, американоцентризма (а не евроцентризма), к плюриверсуму, к многополярности. Если эта волна глобализации не может быть остановлена, а мы считаем, что это так, мы должны обернуть ее в нашу пользу. Нашим ответом, нашим проектом политического будущего должна стать Эра Евразии.
- Согласитесь ли Вы с тем, что эпоха белого европейского человечества завершена, и будущее будут предопределять культуры и общества Азии?
- Эту перемену чувствовал Освальд Шпенглер в двадцатых годах прошлого века. Следует также вспомнить учение Арнольда Тойнби, полагавшего, что каждая культура, которая исчезла с лица земли, на самом деле покончила жизнь самоубийством. Эпоха европейской белой расы заканчивается потому, что европейцам не хватило ни смелости, ни страсти к участию в истории. Я коснулся данного вопроса в своей книге «Возвращение мифа» - это состояние я назвал «пост-историей» - конечно, не в том, смысле, какой в этот термин вкладывали Маркс или Фукуяма.
«Пост-история» отличается от истории тем, что человек более не является сувереном или господином, он становится игрушкой в руках неведомых сил. В зрелый период человеческой истории человек правил сам по себе, история была следствием его действий, мыслей, страсти и воли. Теперь же на горизонте появляется что-то совсем другое, это технократическая утопия, тоталитаризм в своей законченной форме. Как это будет выглядеть, и как будет развиваться в будущем, можно представить, посмотрев на современные США или Европейский союз. Следует подчеркнуть, что ни США, ни Евросоюз не были созданы на основе идеи, но лишь как рынок; не из мужества и силы, но из эгоизма, трусости и слабости. Это, в конечном счете, только лишь результат внутренней капитуляции современного человека.
Все это предполагает глубинные изменения в искусстве и культуре в целом, которая постепенно превращается в «субкультуру» - в своего рода коммерческое предприятие или социальную инженерию. «Субкультура» оказывает анестезирующее воздействие на своих потребителей, или как наркотик, снимает тревогу масс, погружая их в утопические фантазии.
Сейчас, в конце этого цикла, мы видим новое пробуждение Азии, довольно сильно отличающейся от той Азии, которую мы знали в колониальные времена. Азиатские этносы демонстрируют удивительную жизнеспособность и Азия не остановится перед тем, чтобы доказать свою способность преподносить нам сюрпризы. В этом есть что-то глубоко таинственное, почти мистическое.
- Считаете ли Вы Россию частью Европы или же разделяете мнение, согласно которому Россия и Европа представляют две разные цивилизации?
- Россия – это не очередная (европейская) нация, государство, или национальная культура, со столь характерным для национальных культур «самолюбованием по поводу небольших различий». Нет, Россия – «континент в себе», отдельная цивилизация. Мы обязаны этим открытием ранним евразийцам, таким как Петр Савицкий и Николай Трубецкой. Освальд Шпенглер в своем поэтическом вдохновении предвидел историческую миссию Россию, но для русских в этом нет ничего нового, поскольку русские всегда жили с этим ощущением универсальной всечеловеческой миссии.
Согласно Трубецкому, определяющую роль в этом сыграл татарский период – так Русь стала уникальным союзом, синтезом влияний Европы и Азии. Я думаю, что этот союз имеет более глубокие корни, его следует искать в более ранней истории: в импульсе, который шел от скифов, сарматов или гуннов, или гораздо ранее, в праистории. Это, замечу, касается едва ли не всей Восточной Европы – особенно Балкан – которые безуспешно пытаются «интегрироваться» с Западом, или, точнее, раствориться в Западе. Следовательно, Восточной Европе необходимо взять за основу то, что она является особым, отдельным культурным и геополитическим пространством, со своим собственным наследием, уникальной культурой и особыми интересами, которые отличаются от интересов Запада.
Это особенно верно для православных народов, которые совместно наследуют Византии (а Византия, вне всякого сомнения, была евразийской сверхдержавой своего времени). Сербы очень долго прожили под османским владычеством, которое воплотило в себе азиатское влияние, но это влияние определенно имело место задолго до турецкого завоевания. Сербия – это тоже Евразия, «Восток для Запада, и Запад для Востока».
Пропасть, которая отделяет Запад от России-Евразии, теперь стала непреодолимой. Это та пропасть, которая отделяет жизнь от смерти, здоровье от болезни, мужество от трусости, силу от слабости. Вот почему взгляд последних европейцев сегодня устремлен на Россию.
- Современные идеологии построены на принципе секулярности. Прогнозируете ли Вы возврат религии, возвращение сакрального? Если да, то в какой форме? Будет ли это ислам, христианство, язычество или какая-то иная форма религии?
- Современные политические идеологии основываются на секуляризме, но их глубинный базис, безусловно, является религиозным – как это показал нам Мирча Элиаде. Это утверждение в равной степени относится к коммунизму, фашизму, и к либерализму, основой которого был протестантский фундаментализм. У каждой из идеологий есть свое эсхатологическое послание.
Я писал об этом в своем эссе «Возвращение мифа»: возвращение сакрального, возвращение мифа, глубоко спрятанного, подавленного и теперь искаженного религиозного импульса. Как выяснилось, ни одно человеческое сообщество и общество – и (пост)современный Запад является не исключением, - не может существовать без мифа, хотя сейчас это выливается преимущественно в девиантные формы. Эрнст Юнгерписал о силах, могуществах мифа, которые возвращаются в исторический мир - или вламываются в него. Юнгеровский Рабочий – в основе своей мифическая фигура, Титан новой эпохи; ему еще предстоит установить свою связь с сакральным.
Возвращение сакрума бесспорно, но мы не можем предугадать, в какой форме это произойдет. Будучи православными христианами, мы обязаны углублять и развивать наше собственное наследие, и это очень близко к древнеславянскому язычеству. В этом смысле, я был глубоко впечатлен работой Александра Дугина «Метафизика Благой Вести». Это очень глубокое проникновение в "тайну христианства". С нашей точки зрения, независимо от конкретной формы, ключ будет в дихотомии аполлонических и дионисийских, о чем говорил Ницше; в дихотомии светлого и темного Логоса, небесного и хтонического принципа.
Об авторе:
Борис Надь, сербский писатель и публицист. Родился в 1966 году, в Винковцах (Славония). Учился в Загребе и Белграде, закончил Белградский университет. Начиная с 1994 г., Борис Надь опубликовал множество статей и эссе в различных журналах и периодических изданиях.
Некоторые ключевые работы:
«Время империй» (Beograd, „Rivel Ko”, 2002), геополитические очерки (с предисловием Драгоша Калаича);
«Пир победителя», (Beograd, „Žagor”, 2005), научно-фантастический роман;
«Новая Итака», (Niš, „Unus mundus“ – Niški kulturni centar, 2007), сборник эссе, стихотворений, повестей и рассказов;
«Немые боги», (Beograd, „Žagor“, 2008.), рассказы;
«Возвращение мифа» («Идея Центра», «Новая Итака», «Аргонавты», «Символы Гипербореи»), (Niš, Niški kulturni centar, 2010), сборник эссе и (гео)политических статей, стихи, повести рассказы;
«Постапокалипсис», (Niš, „Unus mundus“, br. 38, Niški kulturni centar, 2011), эссе;
Ultima Thule, (Niš, „Unus mundus“, br. 40, Niški kulturni centar, 2011), рассказы.
Беседовала Натэлла Сперанская
Перевод с английского Михаила Мошкина
KOMENTARI